Музыку я разъял, как труп.
                Пушкин

Дрожали звезды в небе. Он стоял
Спиной к окну. И суетились мыши.
Как пот, со лба растаявший металл
Стекал по переносице. Но выше,
Но там, в ночных, тревожных облаках
Он чувствовал, не веря в провиденье,
Такую силу, что в пустых губах
Не может раздаваться только пенье.

Он ждал. И стул, стоявший у стены,
Молил себе скорейшего распада.
И мысли, приходившие с войны,
Ему шептали: «Отступись. Не надо».
Все было против чтения стихов.
Стянула губы жесткая короста.
И Муза умерла. Но лишних слов
На свете нет. Он ждал. Дрожали звезды.

Он быть хотел честнее тишины.
Он быт свой не скрывал. И чтил пространство
За честное признание вины
В своей судьбе, за признаки страны,
Но более всего за постоянство,
В котором отказать ему не мог.
И так любил. Пространство отвечало
Взаимностью. И холодел висок.
Он был везде предельно одинок,
Но этого ему казалось мало.

Ведь он был инструментом языка.
И Время было родиной поэта.
И за калиткою журчала Лета.
И, сделанный из ржавого куска
Металлолома, он стоял, читая.
Стихами распрямлялись складки губ.
Читал, остатки воздуха глотая,
И Музы разнимал холодный труп.